Приведен в исполнение... [Повести] - Гелий Рябов

Поезд тронулся, за окошком поползли, а потом и замелькали бревенчатые домики предместья, все похожие, почти одинаковые, с тесовыми крышами «коньком» и крытыми дворами. Состав взобрался на высокую насыпь, домики сразу провалились, превратились чуть ли не в спичечные коробки, обозначилась улица, по ней шла рота красноармейцев — повзводно, впереди роты шагал командир, впереди каждого взвода — тоже. Он вдруг почувствовал волнение — строевую часть Красной Армии он видел впервые, во всяком случае, за пятнадцать лет впервые. Те, прежние красноармейцы, были для него просто врагами. Эти же, что мерно вышагивали теперь там, внизу, почему-то были так похожи, так похожи… На русских солдат. К которым он так привык с детских лет, потому что видел их так часто…

Через пятнадцать минут он спрыгнул на деревянную платформу и осмотрелся. Сошли две женщины деревенского обличья и один мужчина в железнодорожной форме. Больше никого не было. Не дожидаясь, пока тронется поезд, он спустился по расшатанной, скрипящей деревянной лестнице и шагнул в сыпучую и вязкую пыль проселка. Эта дорога вела туда…

За двадцать лет здесь ничего не переменилось — такая же первозданная тишина, от которой сразу зазвенело в ушах и толчками забилось сердце, словно не могло справиться с этим давно забытым ощущением, и тяжелый, мокрый запах еловых лап, и тучи комаров, беззвучно повисших над головой. Он шел, узнавая каждый поворот дороги, казалось, даже огромные валуны, то и дело поднимавшиеся из высокой травы, знакомы, потому что запомнились с того дня. Дорога обогнула невысокий холм, поросший соснами, прошла мимо озерца с зеленоватой водой — комаров здесь было особенно много, они набросились на него с отвратительным, вызывающим содрогание писком, он сразу покрылся красными, на глазах вспухающими пятнами, зуд был так силен, что захотелось содрать кожу, но уже через мгновение он забыл обо всем: немцы были сзади, он это почувствовал и знал, что не ошибается. Они шли лесом аккуратно, сторожко, он поразился этому их умению, у него даже мелькнуло сомнение: а может быть, это все-таки русские? Если так — все проще. Поиск агента организует именно он, на их же долю останется только посильная помощь, ну и контроль за ним — если таковой им поручен; вообще в этом случае он останется главным на все время операции. Если же это немцы — ситуация осложняется. Узнав место, они не отпустят его ни на миг, а искать Зуева наверняка станут сами, выжимая необходимые сведения.

Очередную дорожную петлю он срезал лесом и сразу же увидел три ели, за то время, что не был здесь, они поднялись еще выше, резко выделяясь среди окружающей их молодой поросли. Он приблизился к заветному месту, мысленно определил его и сразу же увидел: ровная прежде дорога, он хорошо это помнил, — образовала не слишком глубокий, но хорошо заметный минус породы, песок с годами просел, утрамбовался, и вот появилась выемка… Он инстинктивно обошел ее, не наступил и остановился у обочины. И сразу же увидел преследователей. В отличие от него они не стали срезать дорожную петлю и неторопливо двигались по проселку, Его удивил их вид: в городе были одеты как служащие, теперь же выглядели не то рабочими геологической партии, не то железнодорожниками. Наверняка профессионалы… Сейчас они подойдут, и все выяснится…

Они и подошли — спокойные, уверенные, как будто заранее договорились о встрече с ним. Один, веснушчатый и белобрысый, был высок и грузен, второй — темный шатен, равнодушно уставился бесцветными, выцветшими глазами.

— Здесь? — белобрысый шагнул на дорогу.

— Что «здесь»? — улыбнулся Корочкин.

— Мы от Краузе, — сказал шатен. — Не понял, что ли?

— Про вас не договаривались.

— Ну, твое дело — такое… — с ленивой угрозой проговорил белобрысый. — Не вникай во что не надо.

— И кто же это определил? — насмешливо осведомился Корочкин.

— Я, — сухо и уверенно сказал белобрысый. — Сюда возвращаться тебе незачем, а Зуева будем искать вместе. Хата в городе у нас есть.

Вот и выяснилось все. Работают под блатных, давят, хотят, чтобы их считали русскими. А вот «Зуева» искать — вместе. Немцы это, без сомнений — немцы. На всякий случай спросил:

— Как вас называть?

— Его — «ты» и меня «ты», — усмехнулся белобрысый. — И тебя — тоже «ты».

— Ладно, — кивнул Корочкин. — А что за квартира?

Он умышленно не сказал «хата», не хотел под них подделываться. Подумал: странность или даже глупость какая-то… Сам к ним пришел, сам напросился, а дошло до дела — и получается, что они чуть ли не враги. А почему «чуть»? Враги и есть. Он — русский, они — тевтоны. Он изначально не хотел никакого вреда России. Какой ей вред, если исчезнет с лица земли подлец, обозначенный сутенерской кличкой «Зуев»? Правда, есть брошь в сто миллионов — а это оружие, гибель тысяч красноармейцев… Ну и пусть гибнут. Красные же… А то не с ними дрался в 20-м… Нет, не с ними. С их родителями, пожалуй. А есть ли разница? Есть. Теперь каждый честный офицер должен… Бог с ними, с этими реминисценциями, он ничего и никому не должен.

— Оглох, что ли? — толкнул его шатен. — Или больной?

— Здоровый. Вот что, господа хорошие… Побрякушку доставать — ваше дело. Зуева найти — мое. Вы от моей помощи отказались. Это — как угодно. Ну а Зуева я и без вас найду. Мы с вашим… нашим шефом договорились эти два дела поделить. Так что не надобна мне ваша «хата», вы — направо, я — налево. — Он пошел не оглядываясь и сразу же услышал щелчок — такой знакомый, хотя и забытый уже, и негромкий окрик:

— Стой.

Оглянулся: шатен держал у груди, в сжатом кулаке, пистолет, расстояние было небольшое, Корочкин хорошо его рассмотрел, он выглядел непривычно — горбатенький, с рукояткой наискось, раньше никогда не приходилось видеть такого.

— Вернись.

Он кивнул и послушно сделал несколько шагов.

— Будете под дулом держать? Это не работа…

— Поговори… Пошел вперед.

— Ладно… — Теперь оба были за спиной. Пристрелят? Не должны. Краузе человек серьезный. Что они ни наплети по возвращении — цена одна. Зуев нужен… — Ты и ты, — не удержался он, — оба-двое, вместе, раскиньте мозгами или тем, что у вас мозги заменяет. — Он играл с огнем и понимал это, но рассудил, что люди, охотно применяющие давление и силу там, где спокойно можно без них обойтись, — такие люди, вероятнее всего, и сами понимают только язык грубой силы или ее эквивалент — наглость. Он замолчал на мгновение и, мысленно отметив, что пока не стреляют и не пытаются избить, продолжал напористо и уверенно: — Я к тому, что без меня вы цацку не достанете, потому что слабо представляете, что значит вдвоем на дороге раскопать могилу, в которой шесть костяков. А цацка — с карманные часы величиной. Ну и как? Вам из-за линии фронта пришлют саперную роту? То-то… — Он перевел дыхание, они молчали, никак не реагируя на его слова. Что ж, можно добавить. — Главное: пока эта штука не будет у нас в руках, — он умышленно сказал «нас», объединяй себя с ними, — как можно быть уверенным; что я не. А обманул, а? — Он нагло ухмыльнулся. — Или не запамятовал место? Не валяйте дурака, ребята…

Они переглянулись, шатен молниеносно-профессионально убрал пистолет, сказал:

— Хату в городе содержит проститутка. У нее пасется преступный мир — мелочевка всякая… Карманники, фармазоны. Мы представились по совести, мол, только отпыхтели на нарах, за незначительное дело, по значительному проехало, ну и подкинули шалашовке, чтоб уважала. Намекнули: есть третий кореш. Все понял? Возвращаемся в город. И больше помалкивай, оно похожее выйдет…

Когда сошли с электрички, было уже темно, на улицах горели фонари, окна домов тоже были освещены, звенели трамваи, у входа в кинотеатр выстроилась очередь, Корочкин посмотрел на рекламу: «Сердца четырех».

— Долго еще?

— Пришли. — Белобрысый толкнул его в подворотню. В глубине большого зеленого двора хорошо был виден деревянный особняк в два этажа с розовым отсветом, в окне. Корочкин заметил сломанную скамейку под деревьями, сказал:

— Присядем, сказать хочу…

— Ну? — Белобрысый сел, шатен остался стоять.

— Квартиру выбрали ничего… — похвалил Корочкин, отметив про себя, что прекрасно выбрали, профессионально: все подходы просматриваются, а с тыла наверняка проходные дворы. — Только… Где гарантия, что эта женщина не сообщит?

— Ты уж положись на нас, — хмыкнул белобрысый.

— А чем ты ее удержишь? — настаивал Корочкин.

— Деньгами, — белобрысый тяжело посмотрел. — И страхом. Еще вопросы?

— Теперь война, патриотизм вспыхнул. Деньги и страх сегодня «тьфу».

— Она не за себя боится. Еще вопросы? Тогда пошел… — Он подтолкнул Корочкина и двинулся следом, жарко дыша в затылок. Ну вот, «хата» не что иное, как квартира немецкой разведки. Конечно, предположение, но — достоверное. Стало быть, и вести себя надобно весьма и весьма определенно…